Андреа Миллер и Йонге Мингьюр Ринпоче, 28 сентября 2023
В этом эксклюзивном интервью Мингьюр Ринпоче рассказывает корреспонденту Lion's Roar Андреа Миллер о том, как он научился дружить со своей паникой. По его словам, все мы обладаем изначальным благополучием. И все мы можем его ощутить.
Андреа Миллер: В молодости вы страдали паническими атаками. Чем была вызвана эта паника и как вы её преодолели?
Мингьюр Ринпоче: Я вырос в Гималаях — прекрасной местности со свежим воздухом и деревьями, но также и с экстремальной погодой. Снег идёт не только сверху. Он идёт со всех сторон (смеётся). Ветер может быть настолько сильным, что сотрясает весь дом. В такие моменты я хватался за столб, чтобы уберечься. Эта буйная погода была одним из источников моих страхов.
Другим источником были незнакомцы. Если в моей деревне появлялся кто-то новый, я пугался. Если они приходили в мой дом, я впадал в панику. Это происходило со мной, когда мне было лет семь-восемь. Во время панической атаки у меня сдавливало горло, я плохо дышал, сердце болело так, что я думал, что у меня сердечный приступ.
Врачи сказали, что с сердцем всё в порядке, и мама предложила мне научиться медитации у отца. Он сказал мне, что паника подобна буре в Гималаях. Фундаментальное качество ума, которое мы называем осознаванием, или ясностью, или светоносностью, подобно небу вокруг гор. Какой бы сильной ни была буря, она не меняет природы неба. Это — воззрение.
Чтобы практиковать, говорил отец, не пытайся бороться с бурями. Попробуй соединиться с самим небом, с самим осознаванием. Для этого я начал с медитации на дыхании, на звуке и чтении мантр. Затем я стал принимать свои панические атаки и применять воззрение и медитацию.
Андреа Миллер: Нужно ли было иметь мужество, чтобы рассказать о своей борьбе с тревогой?
Мингьюр Ринпоче: В тибетском сообществе это было несложно, но в контексте современной западной культуры мне было сложнее. Я начал писать свою книгу в 2000 году. В то время на Западе считалось, что если у тебя панические атаки, то ты слаб и нестабилен. Ученые всё ещё находились на ранних стадиях понимания нейропластичности — понимания того, что ваш мозг может меняться и что паника — это не то, что длится постоянно. Это всего лишь симптом.
Андреа Миллер: Что побудило вас публично поделиться своим опытом борьбы с паникой?
Мингьюр Ринпоче: Я подумал, что мой собственный жизненный пример может помочь людям с аналогичными проблемами.
Андреа Миллер: Как вы заинтересовались наукой? Соприкасаются ли современная наука и буддизм?
Мингьюр Ринпоче: С детства я проявлял большой интерес к науке. Когда мне было около двенадцати лет, я познакомился с Франциско Варелой, учёным-когнитивистом, который пришёл учиться медитации к моему отцу. Я задавал ему много вопросов — о космологии, звёздах, галактиках. В конце концов, мы заговорили о мозге. Гораздо позже, в 2002 году, я стал подопытным кроликом в лаборатории, где ученые изучали медитацию с помощью фМРТ и ЭЭГ.
Одно из главных сходств между буддизмом и наукой заключается в том, что Будда не велел нам просто верить ему на слово. Он предлагал нам внимательно изучать вещи. Так же поступают и учёные, пытаясь исследовать природу реальности.
В буддизме есть воззрение, медитация и применение. Ранее, когда я рассказывал о том, как отец учил меня, я говорил о воззрении, то есть о буддийском взгляде на природу реальности. У науки тоже есть свой взгляд, и, похоже, он становится всё ближе к буддийскому. Я замечаю это каждый раз, когда говорю с учёными.
Что касается медитации, то в науке этого нет, и применение в жизни несколько иное. В буддизме применение воззрения и медитации означает, что мы развиваем такие намерения, как любящая доброта и сострадание, практикуем ради блага всех существ. В науке это не делается в явном виде.
Андреа Миллер: С 2011 по 2015 год вы находились в странствующем йогическом ретрите. Что вдохновило вас на это?
Мингьюр Ринпоче: Когда я был маленьким, по вечерам мы собирались у костра и слушали истории, в том числе рассказы о великих тибетских мастерах медитации, таких как Миларепа и Речунгпа, которые были странствующими йогинами. Эти истории иногда заставляли мою бабушку плакать, потому что она была тронута теми трудностями, которые они пережили, и я плакал вместе с ней. Таким образом, с самого начала я был вдохновлён идеей странствующего ретрита.
Когда моя книга хорошо разошлась, и я стал много преподавать, мне показалось, что многие люди получают помощь, но при этом я ощущал едва уловимую гордость: Я — известный учитель, автор бестселлера, настоятель монастыря. Поэтому я подумал, что, возможно, мне стоит заняться чем-то другим.
Андреа Миллер: Как вы справились с тем, чтобы оставить всё позади, и на что это было похоже?
Мингьюр Ринпоче: Один из монастырей, которым я руковожу, находится в Бодхгае (Индия), где Будда достиг просветления. Однажды ночью, когда я был там, я тайком сбежал. Как только я прошёл через главные ворота, я словно оказался в бардо — промежуточном, неконцептуальном состоянии, своего рода шоке.
Всю жизнь я ношу титул «Ринпоче», поэтому люди относятся ко мне как к принцу Дхармы. Они кланяются, дают мне хорошую еду, прекрасные места для проживания. И вдруг я полностью лишился всего этого. В то же время я был счастлив, потому что очень хотел пойти в странствующий ретрит.
Андреа Миллер: Вскоре после начала ретрита вы чуть не погибли. Как это произошло?
Мингьюр Ринпоче: У меня было всего несколько тысяч рупий, так что после ночной поездки на поезде денег уже не хватало. Побродив по вокзалу, я нашёл карту Индии и увидел, что на поезде можно легко добраться до Кушинагара, где Будда достиг паринирваны — нирваны после смерти.
По прибытии я поселился в дешёвой, полуразрушенной гостинице. На это ушли последние деньги. Потом мне предстояло жить на улице. На месте, где кремировали Будду, стоит ступа. Рядом с ней — небольшой индуистский храм с большим деревом. Здесь я и остановился. Под открытым небом.
И у меня не было еды. За несколько дней до этого, когда у меня ещё было немного денег, я ел в небольшом ресторанчике. Я пошёл туда и попросил еды. Мне сказали, чтобы я пришёл вечером. После закрытия они дали мне остатки еды, от которых я отравился. Меня тошнило и была диарея. Следующие пять дней я пил только воду из колодца. Потом моё тело не могло двигаться. Медленно-медленно я начал ощущать, что умираю. Наступила паника, которая продолжалась несколько часов: «Что делать? Может, позвонить в монастырь и вернуться?» В конце концов, я оставил всё как есть.
В ту ночь я почувствовал, что меня словно парализовало. Я не мог видеть. Я не мог слышать. Тогда я начал делать практику бардо, медитацию смерти и умирания. Я переживал растворение элементов в теле, растворение сенсорных восприятий, но продолжал оставаться в осознавании. Несмотря на отсутствие чувств, осознавание становилось всё более ясным. Даже мысли — слова и ментальные образы — стали растворяться. И вдруг я ощутил спокойное состояние ума, за пределами мыслей. Нет ни переднего, ни заднего плана, нет времени, просто реальное присутствие.
Полагаю, что в таком состоянии я находился, наверное, часов семь-восемь. И в конце концов у меня появилось ощущение, что сейчас не время умирать. Я должен вернуться, чтобы помогать людям. Появилось чувство сострадания, которое становилось всё сильнее. Затем я снова почувствовал своё тело и медленно услышал звуки. Я снова мог видеть, и мир казался совершенно другим.
Раньше мне казалось, что это место небезопасно. Оно виделось мне грязным, с множеством собак, комаров и опасностей. Теперь же я чувствовал себя как дома, в безопасности. Дерево стало тем, что я назвал «деревом любви». Оно было живым и таким красивым. Я испытывал признательность, благодарность. Я наслаждался тем, что ветер обдувал мою кожу.
Потом мне захотелось пить, я попытался встать и поискать что-нибудь попить. Я потерял сознание, и кто-то отвёз меня в больницу. Очнулся я уже с трубкой от капельницы.
Андреа Миллер: Это была удача! Какое начало! Каким был ваш ретрит после этого?
Мингьюр Ринпоче: Действительно хорошо. Лето я проводил в Гималаях, а зиму — на границе между Индией и Непалом. Я узнал, где и как добывать еду, и то, что, когда любишь мир, он любит тебя в ответ.
Моей единственной миссией была медитация. Я стал чувствовать себя очень свободным, как птица в небе, свободно летящая. Нет необходимости следовать расписанию. Нет ответственности за то или иное действие. Главное — это практика.
Андреа Миллер: Будете ли вы в будущем делать ещё один подобный ретрит?
Мингьюр Ринпоче: Нет, у меня нет никаких планов на этот счёт. Я хочу провести уединённый ретрит в одном месте, но не странствующий. В своей жизни я хочу заниматься двумя вещами: личным ретритом и преподаванием.
Андреа Миллер: Чувствуете ли вы, что для преподавания вам необходимо делать личный ретрит?
Мингьюр Ринпоче: Да, преподавание и ретрит приносят пользу друг другу. Если я выполняю ретрит, моё учение становится более полезным для учеников. И я сам узнаю больше, что помогает мне, когда я возвращаюсь в ретрит.
Андреа Миллер: Можете ли вы подробнее рассказать о том, как странствующий ретрит изменил ваше понимание Дхармы, вашу практику или то, как вы преподаёте?
Мингьюр Ринпоче: Странствующий ретрит был очень особенным. Когда я чуть не умер, это помогло мне понять, о чём говорили мой отец и другие великие учителя. Всё растворилось, присутствовало только осознавание, за пределами концепций. Но в то же время я знал, что происходит. Это был прорыв в моей практике. Конечно, во время всего остального ретрита было много трудностей: не было денег, не было поддержки, кроме той, которую я мог найти самостоятельно, были взлёты и падения. Все эти сложности помогли моей практике. Я выбрался из кокона. Выживая в одиночку, я многому научился.
Андреа Миллер: Какова роль учителя или гуру?
Мингьюр Ринпоче: Очень важно, чтобы учитель имел какую-то реализацию на уровне опыта, чтобы он мог передать её полностью, а не просто говорить об этом абстрактно. Если привести довольно нехороший пример, то это как коронавирус. Вы не можете заразиться коронавирусом по описанию или картинке в книге. Его можно получить только от человека, у которого есть этот вирус. Некоторые учёные утверждают, что в процессе обучения 93% того, что мы воспринимаем, основано на невербальных сигналах. Вот почему так важна связь на уровне опыта.
Но совсем не обязательно, чтобы учитель всегда был рядом с вами. Некоторые люди в наше время думают, что у них должен быть один учитель, который расскажет им все подробности. Это тоже не обязательно. Учителя — это как цветы, а Дхарма — это нектар. Как только вы получаете нектар, вы применяете его на практике.
Андреа Миллер: Что такое природа будды?
Мингьюр Ринпоче: Природа будды — это фундаментальное качество нашего ума. Я часто перевожу это как врождённое благополучие. Когда я говорю о небе и облаках, небо — это врождённое благополучие, которое есть у всех нас постоянно.
Мысли, эмоции и восприятие подвержены взлётам и падениям, но фундаментальное качество благополучия находится за пределами всего этого. Оно чистое, и в нём есть качество знающего осознавания, неотделимое от пустотности. Вам не нужно ни от чего избавляться. Не нужно ничего делать. Позвольте всему быть таким, как оно есть, и откройте в себе это замечательное качество ума. Для буддистов ваджраяны основная практика заключается в том, как найти фундаментальное качество собственного ума.
Андреа Миллер: Почему людям трудно осознать свою природу будды?
Мингьюр Ринпоче: Потому что это слишком легко! (Смеётся). Например, кто-то может сказать: «Ой, я потерял очки!». Они оглядываются вокруг, не видят их. Оказывается, что очки находятся на голове.
Обычно мы ищем что-то особенное, но самое особенное уже находится внутри нас. Мы не обращаем на это внимания. Оно слишком близко. На моей руке есть линии, но если я поднесу руку слишком близко к глазам, я не смогу их увидеть.
Андреа Миллер: Что такое просветление?
Мингьюр Ринпоче: Говоря о просветлении в традициях дзогчен и махамудры, мы имеем в виду полное осознание своей истинной природы, природы будды. Для того чтобы достичь этого, мы проходим три стадии: понимание, опыт и прямая реализация.
Понимание подобно тому, как если бы мы узнали о луне из книги. В книге описаны её цвет, форма, качества. Но нарисованная в книге луна — это не настоящая луна. В начале пути, когда мы размышляем о своей истинной природе, это просто слова и некоторые чувства, некоторый вкус переживаний и осознаний — всё это смешано вместе. Однако изображение луны помогает нам больше узнать о ней. Мы практикуем снова и снова, и наш опыт будет иметь взлёты и падения. Иногда мы получаем много переживаний, иногда ничего не происходит.
Но постепенно, на втором этапе, всё становится более стабильным. Мы не просто работаем над концептуальным пониманием. У нас есть реальный опыт. Истина оживает. Однажды вы выходите на улицу и, глядя на воду, видите в ней отражение луны. Это отражение гораздо лучше, чем картина с изображением луны. Оно более качественное, более живое, но всё же это не настоящая луна. На этой второй стадии, даже когда вы не медитируете, ваш ум автоматически входит в медитацию. Даже если ещё есть много взлётов и падений, несмотря на это, вы в любой момент можете войти в медитацию. Небо становится чище. Могут быть облака, но облака не могут изменить небо.
Вы продолжаете практиковать. И однажды происходит прямая реализация. Идеи, слова, вкусы — всё это ушло. Вы действительно видите свою истинную природу, фундаментальное качество ума, которое представляет собой единство пустотности и светоносности. Вы выходите на улицу, смотрите вверх и видите полумесяц, крошечную луну, но она настоящая. Не нарисованная. Не отражение луны. Это первая стадия просветления, но ещё не полное. Осталось пройти ещё девять уровней (смеётся). На последнем уровне полумесяц становится полной луной.
Андреа Миллер: Это очень много уровней. Значит, просветление — это то, чего мы действительно можем достичь в этой жизни?
Да, но, конечно, это очень трудно, очень редко. А вот уровень прямой реализации очень даже возможен. Даже в моём родном городе мои дедушка и бабушка, не умевшие читать и писать, практиковали дзогчен — глубокую форму медитации тибетского буддизма. Многие люди, как и они, достигли реализации, но полное просветление даётся довольно трудно.
Андреа Миллер: Является ли просветление постоянным состоянием?
Мингьюр Ринпоче: Не постоянное, не непостоянное. Оно находится за пределами этих понятий, за пределами двойственности.
Андреа Миллер: Если человек становится просветлённым, испытывает ли он сложные эмоции, такие как печаль или гнев?
Мингьюр Ринпоче: Эти виды энергий трансформируются. Гнев, например, трансформируется в мудрость. Вы выходите за пределы субъекта и объекта, за пределы неведения, отвращения и страстного желания — вы полностью освобождаетесь от всего этого. Но в то же время у вас есть любовь и сострадание. Обладая осознаванием и мудростью, вы помогаете существам. Теперь вы непрестанны, как небо, полностью свободны от бурь и загрязнений, от любого вида облаков, потому что вы знаете, что облака не могут изменить природу неба.
Андреа Миллер: Как мы можем по-настоящему ощутить истину пустотности и отсутствия «я»?
Мингьюр Ринпоче: В буддизме мы говорим о восьми сознаниях. Первые пять — это пять органов чувств. Шестое — ментальное сознание, которое представляет собой разговоры и воображение, множество слов и образов, бла-бла-бла, тра-та-та. Иногда мы называем это умом-обезьянкой. Седьмое сознание — это я, я, я: я важен. Мне нет дела до других. Я должен победить. А как же я? Из этого мы создаём карму, которая пребывает в алайе, восьмом сознании.
Чтобы противостоять этому, мы можем привнести самоосознавание в это чувство «я». Вначале не нужно делать много. Не нужно говорить ему, чтобы оно ушло. Просто почувствуйте его. Почувствуйте его, как вы чувствуете дыхание. Смотрите, что происходит. Иногда оно может исчезнуть, и образуется разрыв. Иногда вы можете видеть «я» как множество различных факторов или частей: моё тело, моё имя, моя работа, моя должность, мои друзья. Из-за своих учеников я — учитель. Из-за моего учителя я — ученик. Так много частей!
Когда мы смотрим на всё это, мы видим, что все эти части связаны, взаимозависимы. Они также меняются, непостоянны. Когда мы больше смотрим с осознаванием, мы автоматически выходим за пределы этого чувства «я», в шуньяту, пустотность. Когда появляется солнечный свет осознавания, тьма автоматически исчезает.
Андреа Миллер: Что вы думаете о светской практике внимательности, ставшей столь популярной на Западе? Не упускает ли она чего-то?
Светская внимательность в некотором смысле действительно помогает многим людям. Однако, возможно, не хватает трёх вещей. Первое — это намерение. Когда вы медитируете, медитация помогает вам. Это сострадание к себе, что очень важно. Но в то же время вы могли бы иметь намерение медитировать, чтобы помочь своим друзьям, семье, обществу и всем существам.
Второй аспект, которого может не хватать, — это воззрение. Обычно в светской практике медитации вас просто учат, как расслабиться, как быть с дыханием, как присутствовать сейчас. Но в буддийской практике мы всегда начинаем с воззрения, с самого начала, включая понимание природы будды, того, как ваше «я» состоит из множества взаимозависимых и постоянно меняющихся частей, и как вы можете выйти за пределы субъекта и объекта.
Третье, чего может не хватать в светской практике внимательности, — это уровень применения. В буддадхарме существует непрерывный путь. И этот путь духовного развития — воплощения дхармы в жизнь — не похож на спа-салон, куда вы ходите, чтобы почувствовать себя лучше. Речь идёт о более глубоком уровне непрерывной трансформации.
Оригинал статьи: https://www.lionsroar.com/mingyur-rinpoche-interview